Глава 6     "Революция элит"  как реальность постсоветской России                ========================================================================

6.3       Региональные элиты современной России:

             портрет в изменившемся интерьере.

 Влиятельные политики российских регионов: персональный состав  и тенденции эволюции

Региональная политическая элита – специфически постсоветский политический феномен: в условиях советского централизованного государства руководство регионов хотя и являлось хозяином «подведомственной» территории, персонально всецело зависело от назначений центральной власти. Численность номенклатуры ЦК партии (т.е. численность должностей, замещавшихся исключительно под непосредственным контролем Москвы) к моменту смерти Сталина составляла 45 тыс. позиций) [284а. С. 99]. Более того, не только стратегические, но и текущие проблемы региона нередко решались в Москве. Сложившийся в 1930-х гг., но утративший экономико-политическую целесообразность к концу советского периода перекос в сторону центра как конечной инстанции принятия важнейших решений стал одной из причин глубокого социально-политического и экономического кризиса, поразившего СССР в 1980-х гг. Рубеж 1980–1990-х гг. ознаменовался резким усилением центробежных тенденций как проявлением системного кризиса советского общества, итогом которого стал распад СССР. Одним из важнейших импульсов усиления в РФ стремления региональных лидеров к самостоятельности стали неоправданно частая и радикальная «смена вех» и установок центральной власти в отношении регионов (от призывов к обретению «безразмерного» суверенитета до попыток формирования «карманной» власти в провинции), а порой и полное отсутствие внятной политики Москвы в сфере федеративных отношений. Более того, нередко региональные руководители оказывались в положении заложников в ходе борьбы различных фракций центральной власти. Так было в ходе противостояния исполнительной и законодательной ветвей власти октябре 1993 г.; во многом именно противоречия между различными московскими политико-финансовыми кланами определили начало, ход и результаты чеченской кампании 1994–1996 гг.

В постсоветский период отношения российских федеральной и региональной политических элит претерпели процесс сложной эволюции, в ходе которой менялись принципы взаимоотношений столицы и провинции. Важнейшим фактором, определяющим современное состояние взаимоотношений Москвы и субъектов РФ стало массовое проведение в 1995–2005 гг. в регионах выборов глав исполнительной власти. Итогом этого процесса стала консолидация региональных лидеров и обретение ими роли влиятельного участника российской политики. Это дает основание для обобщенной характеристики региональной элиты в качестве субъекта российской политики.

Автор этих строк не ставит перед собой задачу детального анализа в статье всех аспектов многопланового и полисубъектного процесса рекрутирования и ротации региональных элит России. Обратимся к характеристике основных параметров региональных элит и преобладающих механизмов их формирования и ротации. Эмпирической основой этой характеристики являются результаты масштабного общероссийского исследования «Самые влиятельные люди России. Политические и экономические элиты российских регионов», проведенного Институтом ситуационного анализа и новых технологий (ИСАНТ) под руководством автора этих строк и при участии независимых экспертов в 2003–2004 гг. [45е]. Исследование 2003–2004 гг. стало логическим продолжением и развитием проекта «Самые влиятельные люди России-2000»(см. ссылку 1). По общесоциологическим меркам оба эти проекта весьма масштабны, в области изучения элит – уникальны. Работ, сопоставимых по числу охваченных регионов и количеству опрошенных респондентов – представителей органов управления, бизнеса и общественности, пока нет. В 2000 г. были опрошены 1263 эксперта из 54 регионов; в 2003–2004 гг. – 1702 эксперта из 66 регионов. Вместе с тем исследование 2003–2004 гг. стало не просто расширенным воспроизводством проекта 2000 г., но качественно новым этапом концептуального осмысления механизмов влияния на региональном уровне (см. ссылку )2.

Участниками проекта была разработана методика, позволяющая сочетать позиционный, репутационный, десизионный подходы к изучению элит [подробнее об этих подходах см.: 340] и тем самым успешно преодолевать ограничения, неизбежные при изолированном использовании каждого из них. В основу этой методики была положена шкала взаимосвязанных факторов влияния, открывающих доступ к принятию стратегических решений.

В ходе исследования 2003–2004 гг. затрагивались такие проблемы, как механизмы, каналы рекрутирования и структура региональных элит; социально-демографические характеристики региональных политиков и предпринимателей; личные качества, обеспечивающие успешное политическое, административное и экономическое продвижение; преобладающий стиль политического и экономического лидерства в российских регионах; факторы перспективности региональных политиков и предпринимателей; модели взаимоотношений политических и экономических элит в регионах России; истоки возникновения и сущность феномена «универсалов» (лиц, обладающих одновременно политическим и экономическим влиянием).

В качестве инструмента исследования процессов элитообразования в регионах и отчасти характера регионального развития в целом рассматривался рейтинг политического и экономического влияния. Содержательной целью данного проекта являлось выявление основных характеристик влиятельных групп российских регионов и определяющих тенденций их эволюции, в том числе и в контексте происходящих в федеральной политике изменений.

Выше отмечалось, что политическое развитие в постсоветской России характеризуется доминирующей ролью элитных групп в качестве политических акторов, а присущие элитным группам политико-экономические интересы, ценностные и целевые установки, мотивы и нормы внутриэлитных отношений являются решающими факторами в процессах принятия важнейших политических решений. Данная закономерность отчетливо прослеживается как на национальном, так и на региональном уровне, причем отношения «центр – регионы» во многом трансформируются в плоскость отношений между федеральной и региональной элитами.

Структура и принципы формировании региональных элит сложились в процессе разграничения полномочий между федеральным, региональным и местным уровнями власти. Глубокие преобразования в данной сфере в течение последнего десятилетия привели к изменению моделей взаимодействия столицы и субъектов Федерации, состава региональных элит и механизмов их формирования.

Механизмы и каналы рекрутирования

Итоги исследования «Самые влиятельные люди России. Политические и экономические элиты российских регионов» показывают, что в зависимости от степени институционализации влияния на процесс принятия решений политическую элиту условно можно разделить на две категории: «бюрократию» (должностные лица, входящие в штат органов государственного и муниципального управления) и «свободных художников», или «вольных стрелков» (профессиональные политики, не занимающие официальных должностей в структурах власти). В связи с этим состав региональной политической элиты также распадается на две группы. Первая группа, безусловно, доминирующая, включает глав исполнительной и (иногда) судебной ветвей власти, депутатов законодательных собраний, руководителей региональных силовых структур, территориальных отделений федеральных ведомств, федеральных округов и т.д. Во многих субъектах РФ рейтинг «бюрократов», по сути, тождествен персонифицированному рейтингу влияния властных органов. Удельный вес «бюрократов» в общей численности политического класса регионов колеблется в пределах от 70% до 90%. Во вторую группу входят представители политических партий и общественных движений, лидеры общественного мнения, руководители негосударственных СМИ и важнейших учреждений науки, культуры, образования, религиозные деятели.

«Бюрократия». Региональная политическая элита – это прежде всего «действующий контингент» исполнительной и (в меньшей степени) законодательной ветвей власти. Руководители судебной власти представлены в рейтингах заметно слабее.

Рекрутирование «бюрократов» осуществляется преимущественно административными методами – посредством назначения на руководящие посты в региональных и муниципальных структурах. Исключение составляют выборные главы регионов и органов местного самоуправления, а также корпус законодателей, механизмом рекрутирования и ротации которого выступают выборы. Вместе с тем следует отметить, что, по заключению экспертов, избирательным кампаниям в законодательные собрания регионов нередко предшествует негласный отбор претендентов по критерию преданности губернаторской команде. Иными словами, выборы зачастую лишь легитимируют результаты теневых договоренностей (в т.ч. относительно персонального состава региональных легислатур): наиболее значимые политические решения принимаются в процессе закулисного торга с участием групп влияния и групп давления при доминирующей роли «административной вертикали».

Костяк региональной элиты образует исполнительная ветвь власти: избранные главы регионов и назначенные руководящие работники областных / республиканских администраций – наибольший по численности и наиболее влиятельный сегмент политической элиты субъектов РФ. Данная закономерность обнаруживается во всех исследованных регионах. И хотя роль «административного сегмента» и его удельный вес в политической элите зависят от целого ряда факторов (структура региональной экономики, характер регионального политического режима, исторические традиции и т.д.), налицо тенденция к усилению влияния «административной вертикали». Об этом свидетельствует, в частности, увеличение на 26% (по сравнению с 2000 г.) доли губернаторов в перечне наиболее влиятельных в региональной политике лиц.

В регионах с устойчивыми традициями административного управления приоритет исполнительной власти очевиден. Так, в Башкирии руководители административных структур (президент,премьер-министр, главы администраций городов и районов, директора предприятий и организаций) являются центрами групп влияния; жесткая «вертикаль власти» определяет распределение сил во всех сферах общественной жизни. Но доминирование «административной вертикали» прослеживается и в менее «авторитарных» регионах: например, в Краснодарском крае, несмотря на персональные изменения в составе элиты, осуществленные А. Ткачевым после избрания губернатором в 2001 г. (он сменил значительную часть штата администрации), список официальных должностей, свидетельствующих о принадлежности к ней, оказался практически тем же, что и в 2000 г.: меняются лица, но не посты. При этом преобладающее влияние исполнительной власти обусловлено не столько традиционно высокой ролью административно-политической бюрократии в управлении государством, сколько ее контролем над региональными бюджетами, а также широким доступом к административным ресурсам.

Редкие случаи паритетного влияния представителей исполнительных и законодательных органов обычно не связаны с политическим весом института представительной власти, а определяются скорее соотношением реального политического влияния конкретных лиц.

Существенным компонентом административного сегмента региональных политических элит являются руководители региональных силовых структур (ФСБ, УВД и др.). Избрание бывших военных главами регионов – одна из наиболее заметных тенденций обновления региональных элит в последние годы.

Комментируя это обстоятельство, следует отметить, что эта тенденция на региональном уровне, как и на федеральном, не была радикально отличной от прежнего периода, но после избрания В. Путина Президентом РФ обрела новый масштаб. Однако, как и применительно к федеральному уровню, тезис о доминировании милитократии на региональном уровне не представляется автору этих строк убедительным.

Прежде всего, политический курс губернаторов, как и федеральных политиков, не обусловлен буквально их предшествующей политической биографией. Во-вторых, следует отметить, что эффективность выходцев из военных кругов в качестве глав субъектов РФ весьма сомнительна; лишь немногие выходцы из военной сферы продемонстрировали эффективность в качестве глав субъектов Федерации. Возможно, единственным примером политического успеха бывшего военного в сфере регионального гражданского управления можно считать карьеру Б. Громова в качестве губернатора Московской области. Пройдя через череду конфликтов с федеральными, московскими и муниципальными властями, к исходу первого губернаторского срока он сумел укрепить свои позиции в области, вышел на повторные губернаторские выборы в качестве безальтернативного кандидата и победил с впечатляющим результатом, получив более 80% голосов на выборах 2003 г.

Что касается остальных «силовиков» во главе регионов, то в большинстве случаев наиболее сильным их козырем является традиционный для этой категории объем контролируемых политических ресурсов, включая контроль над влиятельными организациями, тогда как по другим критериям влиятельности (объем контролируемых экономических ресурсов, эффективность связей во властных и бизнес-структурах, степень контроля над СМИ, личные качества) губернаторы заметно уступают лицам из своего ближайшего окружения.

Наконец, третье, наиболее существенное возражение против тезиса о засилье милитократии в регионах России обусловлено тем, что здесь, как и на федеральном уровне, темпы вхождения представителей бизнеса во власть в несколько раз опережали аналогичные показатели «силовиков».

Массовое вхождение в ее состав представителей бизнеса и значительный рост политического влияния бизнеса на региональном уровне стало наиболее существенной тенденцией эволюции региональной политической элиты в 2000–2004 гг. Продвижение в политику по каналам бизнес-структур обрело статус второго по значению (после административной карьеры) пути на региональный политический Олимп. Эту тенденцию можно рассматривать как свидетельство формирования в России на региональном уровне тенденции горизонтальной проницаемости каналов рекрутирования элит.

В настоящее время можно отметить две основные формы институционализации участия бизнеса в региональной политике: 1) избрание представителя деловых кругов главой региона, что обычно влечет за собой волну назначений выходцев из бизнес-элиты на руководящие должности в структурах исполнительной власти; 2) избрание предпринимателей депутатами Государственной думы, членами Совета Федерации ФС РФ и региональных парламентов. Если раньше наличие весомой бизнес-составляющей среди региональных законодателей было характерно главным образом для территорий, где доминируют крупные бюджетообразующие структуры (так, в Ханты-Мансийском АО руководители нефтегазовых корпораций являются депутатами Думы не первый срок), то сегодня она присутствует в большинстве субъектов РФ.

Весьма показательны в этом плане процессы в Приморском крае. После победы на губернаторских выборах промышленника С. Дарькина руководящие посты в краевой администрации заняли люди из его команды. Вместе с губернатором в политику пришла группа прагматичных бизнесменов и профессиональных менеджеров. В результате экономические программы стали приоритетными в формировании новой властной модели в Приморье. Ведущим направлением деятельности губернатора, в значительной степени определяющим характер политического режима, стала разработка им принципиально новой схемы взаимоотношений с Москвой. Если предыдущий губернатор Е. Наздратенко стремился не допустить экспансии московского бизнеса в Приморье (чем во многом и были обусловлены его конфликты с Москвой, в частности с руководством РАО «ЕЭС России»), то с приходом С. Дарькина ситуация изменилась. Московский бизнес пришел в регион [45е. 228–232].

Другим направлением экспансии приморского бизнеса в политику Приморья стал приход его представителей в региональный парламент: в настоящее время краевое большинство депутатов Законодательного собрания (ЗАКС) – местные предприниматели. Исследование показало, что более трех четвертей наиболее влиятельных в экономике лиц одновременно являются влиятельными акторами на политической сцене региона, а половина из них – депутатами краевого ЗАКСа [Там же].

Делегирование выходцев из деловых кругов в качестве представителей регионов в Совет Федерации в течение последних лет стало массовой практикой. Согласно экспертным оценкам, более двух третей сенаторского корпуса так или иначе связаны с бизнесом. Порой политическое участие бизнеса не институционализировано, однако весьма ощутимо. Так, значительным экономическим и политическим влиянием в Санкт-Петербурге обладает генеральный директор ОАО «Пивоваренная компания “Балтика”» Т. Боллоев, хотя официальных позиций во властных структурах он не занимает.

Расширение участия бизнеса в региональной политике объясняется несколькими причинами. Первая из них – все большее вытеснение бизнес-элиты с общероссийской политической сцены и, как следствие, переориентация финансово-промышленных групп (ФПГ) на политику регионального уровня (что способствовало изменению расстановки сил в местных элитах и формированию «вертикально интегрированных» политико-финансовых структур, включающих политиков и предпринимателей как федерального, так и регионального масштаба). Вторая – возрастание роли административных рычагов, которое повлекло за собой усиление конкуренции в региональном политико-экономическом пространстве и тем самым актуализировало необходимость законодательной защиты региональных бизнес-интересов. Наконец, третья причина – потребность в консолидации регионального бизнеса перед лицом экспансии федеральных ФПГ.

Таблица 1.   Число влиятельных в региональной политике представителей партий  (по данным опросов на 2000 г. и 2003 гг.)

* Учитывается суммарное число политиков, вошедших в блок.

Диаграмма 1                                                                                Диаграмма 2

Влиятельные политики – представители партий.           Влиятельные политики – представители партий.

Исследование2000 года                                                      Исследование2004 года

«Вольные стрелки». Как уже отмечалось, главными каналами рекрутирования данной категории политической элиты выступают политические партии, общественные организации, учреждения науки, культуры, образования, СМИ, конфессии.

По заключению многих исследователей, политические партии и общественные организации не играют существенной роли в качестве каналов рекрутирования элит в масштабе страны. Однако при сопоставлении данных исследований 2000 г. и 2003–2004 гг. был выявлен значительный рост партийно-политического сегмента в составе региональных элит. Суммарное число влиятельных в региональной политике представителей партий увеличилось за три года почти в шесть раз.

 Структурный анализ партийного сегмента показывает, что своим увеличением он был обязан в рассматриваемый период прежде всего «Единой России», СПС и в меньшей степени КПРФ. Число политически влиятельных членов ЕР выросло в 10 раз; СПС – в 9,3; КПРФ – в 4,6 (табл. 1). При этом удельный вес единороссов и членов СПС в корпусе влиятельных партийных политиков повысился (с 22% до 40% и с 10% до 16%, соответственно), а коммунистов – снизился (с 42% до 33%). Упал удельный вес и партийных политиков из «Яблока» и ЛДПР (диагр. 1–2). Таким образом, основной рост «партийного влияния» достигнут за счет ЕР и СПС.

 Приведенные данные, на наш взгляд, свидетельствуют о том, что повышение удельного веса «партийцев» в составе региональных элит объясняется не усилением влияния в субъектах Федерации института партий, но организационно-политическим укреплением «Единой России». Не случайно именно эта партия дала наибольший прирост числа «партийцев» в составе элиты и именно ее доля в партийном сегменте увеличилась заметнее всего. Укрепление ЕР обусловлено ее эволюцией в качестве «нового издания» российской разновидности «партий власти» (предшественницы ЕР на этом поприще – ДВР и НДР), что стимулирует приток в их ряды лиц, занимающих высокие позиции в региональном управлении и бизнесе. Утвердившись как полноценная «партия власти», «Единая Россия» мобилизовала под свои знамена значительное число статусных фигур.

В случае «Единой России» мы сталкиваемся с механизмом, противоположным по своей направленности по отношению к традиционным для партийного представительства: региональные отделения ЕР являются каналами не столько политического продвижения новичков (хотя это тоже имеет место), сколько инструментом упрочения позиций влиятельных региональных политиков и предпринимателей, укрепления их связей в структурах федеральной власти. Происходит взаимовыгодный обмен ресурсами: высокопоставленные региональные политики и предприниматели используют свое положение для содействия «партии власти» на местах, обретая тем самым поддержку со стороны федерального центра. Примеры подобного взаимовыгодного обмена мы видим во многих регионах. С учетом специфики ЕР это означает рост влияния федеральной исполнительной власти на состав руководства субъектов РФ и региональный политический процесс в целом. В пользу данного заключения говорят результаты как губернаторских выборов 2003–2005 гг., так и парламентской кампании 2003 г., в ходе которой федеральный административный ресурс сыграл решающую роль.

Укрепление позиций представителей «правых» в период 2000–2004 гг., по-видимому, объясняется тем, то вплоть до недавнего времени их идеологические установки во многом совпадали с официальными, а лидеры «правых» активно сотрудничали с правительством. Думается, что данное обстоятельство и определяло политический и экономический вес представителей этой партии (достаточно упомянуть А. Чубайса, который обладает высоким уровнем влияния как на федеральном, так и на региональном уровнях).

О реальном продвижении к вершинам региональной власти по партийно-политическим каналам правомерно говорить, пожалуй, лишь в отношении КПРФ. Как известно, при поддержке этой партии во второй половине 1990-х гг. были избраны главы целого ряда субъектов Федерации. Этот факт наряду с наличием коммунистических фракций Государственной думе и многих региональных парламентах, казалось бы, свидетельствует об эффективности данного канала рекрутирования элиты. Тем не менее следует учитывать, что рост числа политически влиятельных представителей этой партии заметно уступает соответствующим показателям ЕР; удельный вес сторонников КПРФ в «партийном сегменте» элиты падает. Число губернаторов, избранных при поддержке оппозиционных политических партий, в 2000–2004 гг. устойчиво снижалось, а перспективы переизбрания-переназначения инкумбентов в качестве кандидатов от оппозиции в настоящее время практически исключены. Ориентирующиеся на переизбрание-переназначение губернаторы стремятся заручиться поддержкой, прежде всего, федеральной власти, а также бизнес-структур, обоснованно рассматривая этот фактор в качестве решающего условия успеха. Абсолютное большинство губернаторов, избранных ранее при поддержке левых сил, «встроены» в существующую систему власти: в текущей управленческой деятельности, а также в отношениях с федеральным центром они, как правило, избегают идеологизированности. Сегодня население в оценке власти руководствуется функциональным критерием – его интересуют объективные результаты, а не лозунги. Иначе говоря, на смену идеологии приходит прагматизм, точнее прагматизм становится идеологией.

Подтверждает вышесказанное и пример А.Н. Ткачева: избранный в 2001 г. губернатором как преемник Н.И. Кондратенко и, позиционируя себя в этом качестве на первом этапе правления, Ткачев затем в течение короткого времени уволил назначенцев бывшего губернатора из обладминистрации (в настоящее время в списке влиятельных лиц остался только сам Кондратенко) и является фигурой безусловно лояльной федеральной власти и, в частности, В. Путину.

Еще более красноречив пример губернатора Кемеровской области А. Тулеева. Как известно, на парламентских выборах 1999 г. этот «официальный оппозиционер» (занимавший одну из лидирующих позиций в предвыборном списке КПРФ) обеспечил «Единству» 37% голосов в своем регионе в обмен на помощь Москвы в борьбе с экономическим конкурентами, в частности с группой «Миком». Если тогда подобный шаг был редкостью, то сегодня – уже тенденция. На выборах депутатов Госдумы в 2003 г. тот же Тулеев открыто поддержал «Единую Россию», а губернатор Орловской области, бывший секретарь ЦК КПСС Е. Строев даже возглавил региональный список ЕР. Активно содействовали успеху на выборах кандидатов от «партии власти» и многие другие губернаторы-коммунисты.

В этой связи Р. Туровский обоснованно отмечал, что особенно заметно это было в регионах Центрального федерального округа, значительную часть территории которого относили прежде к «красному поясу», в пределах которого ранее побеждали кандидаты КПРФ. Результаты парламентских выборов 2003 г. в одномандатных округах ЦФО резко отличаются от итогов прошлых выборов: «Все эти округа достались «партии власти» что стало результатом жестких договоренностей центра с местными губернаторами (в том числе с губернаторами-коммунистами)… Выборы показали, что «красные губернаторы» перестали существовать как класс. Их главной целью стало переизбрание на третий срок, ради которого они готовы на любые сделки с Кремлем. И провал сильных коммунистов в соответствующих округах можно считать частью этой сделки… Владимирская область стала единственным регионом, где губернатор-коммунист обеспечил победу своей партии в обоих округах» [269а].

Значение остальных партий как каналов рекрутирования элиты в российских регионах невелико, даже если их представители и присутствуют в рейтингах политического влияния. Но, несмотря на это, региональные отделения партий (а до принятия нового Закона о партиях – и региональные партии) в субъектах Федерации продолжают создаваться, причем, как правило, по инициативе и /или при участии региональных властей и бизнеса. Причины такого положения вещей очевидны: влиятельные региональные политико-экономические сообщества видят в политических партиях эффективный инструмент достижения электорального успеха.

Еще меньшую роль в политическом продвижении играют наука, культура, образование и СМИ. Хотя в ряде регионов (Воронежская и Владимирская области, Приморский край и др.) продвинувшиеся по этим каналам лица входят в политическую элиту, их число и влияние обычно незначительны, что отражает общее положение науки и культуры в жизни современного российского общества. Исключение составляют две категории – руководители СМИ и ректоры ведущих региональных вузов, доля которых в составе региональных элит существенно выросла к 2004 г. по сравнению с 2000 г. Удельный вес руководителей СМИ, влиятельных в политике, увеличился в 17 раз, а ректоров вузов – в 14 (табл. 2). Например, в рейтинг политического влияния Томской области вошли ректоры сразу четырех вузов, опередив по степени влияния даже председателя областного правительства. В Приморье в двадцатку влиятельных политиков края вошли ректоры трех вузов.

Таблица 2

 Удельный вес руководителей СМИ и ректоров региональных вузов в составе региональных политических элит (по данным опросов 2000 и  2003 гг.)

  Особое положение «ректорского клуба», по-видимому, обусловлено несколькими причинами. Прежде всего нельзя забывать, что высшее образование в России стало де-факто платным, вследствие чего ректоры вузов концентрируют в своих руках значительные средства и могут использовать их для политического продвижения. Кроме того, многотысячные коллективы вузов – важный сегмент электората (в 500-тысячном Томске учатся или работают в вузах 160 тыс. чел.), позиция которого приобретает важное значение в период выборов. Это, в свою очередь, актуализирует возможности политического влияния руководителей вузов. Наконец, не следует сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что с помощью руководителей вузов региональные политики и бизнесмены решают свои личные проблемы (получение второго образования, обретение научных степеней и званий, образование детей).

Политические возможности руководителей СМИ определяются ролью медийного ресурса как важного компонента политического влияния, прежде всего на тех территориях, для которых характерна высокая степень медийной насыщенности (примером может служить Томская область). Особое значение СМИ приобретают в ситуациях острых политических конфликтов. Весьма показателен в этом плане опыт Санкт-Петербурга, где политическая жизнь длительное время проходила под знаком глубокого внутриэлитного раскола, истоки которого восходили к губернаторским выборам 1996 г. Не случайно пятая часть политически влиятельных в городе лиц так или иначе связана со СМИ. Кроме того, повышенное влияние СМИ в Санкт-Петербурге обусловлено традициями свободомыслия, сложившимися там еще в XIX в.

Санкт-Петербург дает также уникальный пример политического влияния представителей социальной сферы: руководители значимых для города учреждений культуры, образования и науки (Государственный Эрмитаж, Мариинский театр, Санкт-Петербургский университет и, в частности, его юридический факультет, Горный институт и др.) составляют внушительный по удельному весу и влиянию сегмент политический элиты. Однако это исключение лишь подтверждает правило и объясняется не только положением Санкт-Петербурга как второй столицы страны и знаковым характером перечисленных учреждений для российской культуры, но также и питерскими «корнями» президента РФ Путина и возможностями непосредственного контакта упомянутых руководителей учреждений социальной сферы Санкт-Петербурга с Президентом РФ. Интеграция в политически влиятельные группы может происходить и по церковным каналам. Ряд представителей доминирующей в Российской Федерации Русской православной церкви входят в число влиятельных в политике лиц в ряде регионов. Два иерарха РПЦ – митрополит Смоленский и Калининградский, руководитель Отдела внешних связей Московской патриархии Кирилл и архиепископ Калужский и Боровский Климент – занимают второе место по общему уровню политического влияния в рейтингах политического влияния в Смоленской и Калужской областях соответственно. В республике Башкортостан, где традиционно доминирует ислам, заметными влиянием пользуется Верховный муфтий ЦДУМ России Т. Таджутдин. Тем не менее в масштабе страны политическое влияние служителей культа относительно невелико, что естественно для светского государства, каковым является Российская Федерация.

 Основания внутриэлитной консолидации

Характеристика региональной элиты предполагает рассмотрение отношений между различными ее категориями. При явном преобладании групповой структуры очевидно, что линии внутриэлитной дифференциации не совпадают с линиями профессиональных, отраслевых или организационно-институциональных различий. Возникает вопрос об основаниях внутригрупповой консолидации региональных элит. Чтобы ответить на этот вопрос, надо уточнить характер социальных связей, преобладающих в рамках элитных групп.

Как и на федеральном уровне российской политики, наиболее адекватным для характеристики внутриэлитных связей является понятие клана. Характер элитарных кланов в российских регионах в значительной мере определен доминирующими моделями политической культуры. Так, в национальных республиках основой кланов нередко являются родственные и земляческие отношения, общность социального происхождения. Именно так дело обстоит, в частности, в Республике Татарстан, элита которой состоит из нескольких кланов, вращающихся, подобно спутникам Солнечной системы, вокруг президента РТ. По оценке экспертов, в структурном плане татарстанская элита представляет собой совокупность концентрических кругов с центром в лице М. Шаймиева: первый круг – «семья» (родственники); второй – друзья «семьи»; третий – «социально близкие» высокопоставленные функционеры (этнические татары – выходцы из деревень); четвертый круг – «приближенные к трону» – функционеры, выдвинувшиеся благодаря деловым качествам, но с учетом безусловной личной лояльности первому лицу [45е. С. 160–184].

Примером этнической консолидации влиятельных групп может служить Мордовия. В структуре элиты РМ эксперты выделяют четыре основные этнические группы: эрзянско-восточную, мокшанско-западную, русско-городскую, татарскую. Доминирование той или иной группы определялось этнической принадлежностью первого лица республики. В настоящее время преобладающие позиции занимает та часть мокшанско-западной группы, которая объединилась вокруг главы РМ Н. Меркушкина.

«Семейные» политические кланы встречаются и в «русских» регионах, но скорее в качестве исключения. Гораздо шире там распространена внутригрупповая консолидация по идеологическому признаку (так, например, в тех областях, где у власти были представители КПРФ, решающим фактором объединения доминирующей группы вокруг фигуры губернатора была принадлежность к этой партии). Тем не менее идеологический принцип вряд ли можно считать ключевым основанием дифференциации региональных элит. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что в рамках сложившихся по идеологическому признаку сообществ зачастую формировались субгруппы (как это было в Рязанской области при губернаторе В. Любимове), интересы которых, несмотря на идеологическую близость, далеко не всегда совпадали. Иными словами, общность политико-экономических интересов оказывается важнее идеологии.

Не является определяющей и дифференциация по «отраслевому принципу»: региональные кланы включают в себя как политиков, так и предпринимателей. То же самое относится к институционально-организационным факторам. Даже тогда, когда ядром элитарных групп выступают отдельные уровни управления или отрасли экономики, системообразующим началом служат не различия между организационными структурами, а расхождения в интересах персонифицирующих эти структуры лидеров. Так, в Свердловской области политический процесс долгое время определяло противостояние двух групп влияния. И хотя одна из этих групп сложилась вокруг губернатора Э. Росселя, а другая – вокруг мэра Екатеринбурга А. Чернецкого, обе они оказались сопоставимы по ресурсной обеспеченности, масштабу и методам деятельности.

Существенно большую роль в групповой консолидации играет опыт совместной деятельности с первыми лицами региона. Например, в Ростовской области доминирует так называемая «старопролетарская» группа, в состав которой входят бывшие партийные и советские функционеры Пролетарского района Ростова-на-Дону, где когда-то работал нынешний губернатор В. Чуб. Понятно, что решающее значение здесь имеет личная преданность патрону.

Таким образом, вне зависимости от источников   внутригрупповой консолидации (семейные связи, родственные и земляческие отношения, идеологическая близость и т.п.) обязательное условие групповой сплоченности – лояльность лидеру. Отсюда – такие важные особенности региональных кланов, как иерархичность и ориентация на патрона. Спектр методов и механизмов внутригрупповой консолидации весьма широк – от жесткой функциональной зависимости до гибкого взаимодействия в режиме неформальных связей. Компромиссные технологии характерны, в частности, для лидерской практики губернатора Чуба, который, как подчеркивают эксперты, стремится не увеличивать число врагов за счет вчерашних соратников. В Ростовской области проигравшие выборы, но лояльные губернатору главы администраций обычно не уходят в небытие, а получают новое назначение. При этом в соответствии с областным законом о статусе муниципальных служащих за главами муниципалитетов, отказавшимися баллотироваться на новый срок или не сумевшими добиться переизбрания, в течение года сохраняется денежное содержание в прежнем объеме. Данное положение не только способствует ротации кадров муниципального управления, но и обеспечивает сплоченность команды губернатора [45е. 504–515].

Суммируя вышесказанное, можно констатировать, что российские региональные элитные кланы – это устойчивые политико-экономические группы, объединенные общностью политико-экономических интересов и, как правило, консолидированные вокруг руководителей местной исполнительной власти на основании отношений личной зависимости. Личная преданность клану и его патрону – важнейший неформальный механизм внутриэлитной консолидации и рекрутирования властных групп в регионах при этом. Региональный уровень не является предельной единицей элитной консолидации. Как уже говорилось, региональные группы распадаются на субгруппы, что свидетельствует о прогрессирующем дроблении элит в России. Это обстоятельство (наряду с асимметричным характером Российской Федерации и экономическим неравноправием ее субъектов) обусловливает слабую внутреннюю сплоченность региональной элиты во взаимодействии с центром.

Личностные качества

Социально-демографические, психологические, лидерские и иные личностные характеристики региональных властных сообществ во многом зависят от политической биографии первого лица субъекта РФ. В регионах, возглавляемых выходцами из советской партийно-хозяйственной номенклатуры, в политическом классе обычно преобладают представители номенклатуры с соответствующими возрастными, образовательными и ментальными показателями, а там, где у власти оказались «прагматики-либералы», – молодое поколение управленцев-менеджеров.

В настоящее время более половины губернаторского корпуса составляют лица со значительным опытом управления в советский период. Менее всего в региональной политике сегодня заметны «демократы» начала 1990-х гг. и депутаты региональных парламентов той поры.

 В последние годы аналитики фиксируют признаки «усталости» населения от правления «ветеранов» (Самарская, Ростовская, Свердловская области, Республики Калмыкия и Татарстан). В некоторых областях (например, в Волгоградской) сложились благоприятные условия для вытеснения выходцев из партийно-хозяйственной номенклатуры новой генерацией политиков – относительно молодыми «прагматиками-либералами», представляющими интересы бизнеса; в других такая замена уже состоялась. Избрание на губернаторские посты крупных предпринимателей (А. Хлопонин, Р. Абрамович, С. Дарькин и др.) естественным образом привело в региональные властные структуры управленцев-менеджеров, не имеющих опыта государственной работы, но прекрасно овладевших навыками управления коммерческими предприятиями. Для этой когорты региональных руководителей, независимо от полученного ими образования, характерны корпоративный стиль мышления и поведения, а также ориентация на корпоративные методы управления.

Смена первого лица региона зачастую влечет за собой не только персональные перестановки в администрации, но и изменение механизмов и каналов рекрутирования управленческих команд. Эта тенденция хорошо просматривается на примере Красноярского края. Анализируя эволюцию механизмов формирования краевой элиты, аналитики выделяют в последней три «призыва», существенные различия между которыми обусловлены социально-профессиональными характеристиками инкумбентов: «зубовский» (преимущественно представители научной интеллигенции и советской номенклатуры), «лебедевский» (преимущественно «варяги», призванные при поддержке московских ФПГ на условиях личной лояльности губернатору) и «хлопонинский» (выходцы из крупных бизнес-структур, прежде всего ФПГ «Интеррос»).

Следует отметить, что в политическую элиту абсолютного большинства регионов входят преимущественно мужчины. По-иному обстоит дело в Санкт-Петербурге, где женщины играют в политике заметную роль. Аналогичная картина наблюдается в Кемеровской и Томской областях, где четверть состава политэлиты – женщины. По-видимому, такая ситуация объясняется тем, что в перечисленных регионах утвердились модернизированные модели политической культуры. Политико-административная карьера влиятельных политиков в субъектах Федерации, как правило, теснейшим образом связана с их регионами. Подавляющая часть руководителей – либо автохтоны, либо люди, давно живущие в данном регионе. «Чужакам» в российской глубинке не доверяют. Значительный удельный вес «пришлых» управленцев характерен лишь для тех регионов, которыми руководят «варяги» из корпоративных структур, хотя и в этих случаях костяк аппарата нередко составляют местные жители. Конфессиональная принадлежность представителей элиты соответствует «профилю» региона. Например, в «русских» областях большинство региональных руководителей – атеисты или православные, причем как те, так и другие предпочитают не афишировать свои религиозные предпочтения.

Что касается личностных качеств, то на губернаторском уровне весьма ценятся навыки публичного политика – коммуникабельность, убедительность, умение конструктивно взаимодействовать с населением и со СМИ, ораторские способности, харизматичность. И хотя, как показывают, в частности, результаты проходивших в 2003 г. региональных и думских выборов, подобные навыки не являются ключевыми в достижении политического успеха, порой они играют определяющую роль в привлечении других ресурсов. Среди качеств, способствующих административному продвижению на региональном уровне, следует назвать прежде всего склонность к командной игре и компромиссу с членами своей команды, непримиримость по отношению к конкурентам, профессиональную компетентность. Огромное значение имеет также личная лояльность патрону, преданность клану (политическому, экономическому, профессиональному, этническому и др.), готовность «играть по правилам».

Стиль политического лидерства в рамках региональных команд нередко близок к авторитарному. Наиболее очевидно это в Кемеровской области, в республиках Татарстан, Башкортостан, Мордовия и Удмуртия, где главы регионов обладают высокой степенью контроля над политической и отчасти экономической элитами.

Обретение политических перспектив в регионах (как, впрочем, и в центре) зависит от административного ресурса, финансового капитала, наличия и «качества» связей во властных и экономических структурах федерального и регионального уровней. Поддержка центра и федеральных ФПГ – главная предпосылка политического успеха. В условиях высокоструктурированного политического пространства и монополизации политического рынка попытки политиков-одиночек конкурировать с могущественными политико-финансовыми кланами обречены на провал: эра самовыдвиженцев в региональной политике окончательно ушла в прошлое. Применительно к федеральной политике данная тенденция в полной мере проявилась уже в середине 1990-х гг., когда крупные политико-финансовые кланы закрепились в качестве наиболее влиятельных субъектов российской политики. Со временем эта волна пришла и в регионы.

В регионах, где решающую роль играет «властная вертикаль» (национальные республики, Ростовская и другие области), возможности политического продвижения определяются прежде всего позицией администрации. На территориях, отмеченных присутствием мощных экономических структур, важнее поддержка бизнес-элиты (Красноярский край, Вологодская, Волгоградская и др. области). Но вне зависимости от характера региона непременным условием политического успеха выступают лояльность своему клану (и его патрону), способность к командной игре.

Неизбежным спутником авторитарных региональных режимов является эффект «выжженной земли»: главы регионов пытаются «очистить» политическое поле от потенциальных конкурентов. Жесткая иерархическая система затрудняет выдвижение перспективных политиков – им надо заручиться поддержкой доминирующей группы.

* * *

Значительные экономические, социокультурные и иные различия между регионами не позволяют выстроить единую для всех  регионов иерархию механизмов и каналов политического влияния. Но основные тенденции выявить можно. Ключевыми механизмами рекрутирования региональной политической элиты являются избрание и назначение на руководящие должности в структурах исполнительной либо законодательной власти регионального /муниципального уровня, чему способствуют значительный объем властных и / или экономических ресурсов, общность политико-экономических интересов, родственные или земляческие связи и опыт совместной деятельности с первыми лицами регионов, патрон-клиентные отношения. При этом, несмотря на приоритетность публичных механизмов политического продвижения, определенную роль играет и неформальная поддержка со стороны групп влияния (фаворитизм, протекционизм, коррупция и т.п.).

 Каналами продвижения региональных политических элит выступают федеральные и региональные властные структуры (включая силовые ведомства, территориальные отделения федеральных органов управления и аппарат полпредов), органы местного самоуправления, федеральные, региональные и местные коммерческие предприятия, в меньшей степени – политические партии и общественные организации; СМИ, учреждения образования, культуры,  науки.

В настоящее время существуют три главных источника пополнения региональной элиты: администрация регионального и федерального уровней, бизнес и политические партии. Большинство региональных лидеров нового поколения рекрутируются из сферы бизнеса. Исключения немногочисленны. Редки также случаи выдвижения политиков левой ориентации. Успешную политическую и административную карьеру в большинстве субъектов Федерации сегодня обеспечивают не личные качества, а принадлежность к той или иной группе влияния и ее поддержка.

 Бизнес-элита

 Анализ механизмов влияния в региональной экономике показывает, что вхождение в состав экономической элиты определяется в первую очередь объемом контролируемых ресурсов – как властных, так и экономических.

1. Объем контролируемых властных ресурсов. Принадлежность к политической элите регионального и / или федерального уровня открывает возможность прямого контроля над областными бюджетами и косвенного влияния на руководство хозяйственных субъектов. Не случайно главы исполнительной власти большинства регионов либо возглавляют рейтинг экономического влияния, либо входят в его состав. Контроль над экономическими ресурсами в этих ситуациях носит открытый (публичный) характер. Вместе с тем лидеры части субъектов Федерации (Ивановская, Смоленская, Челябинская, Архангельская и Читинская области, республики Башкортостан, Бурятия, Марий Эл и ряд других) не входят в рейтинг экономического влияния. Впрочем, это не означает, что они не влияют на экономические процессы в своих регионах. Напротив, в национальных республиках контроль президентов над сферой экономики настолько всеобъемлющ, что эксперты вынесли их фамилии за пределы рейтинга.

2. Объем контролируемых экономических ресурсов. Конкретная конфигурация бизнес-элиты, формируемой на этом основании, определяется экономическим профилем и хозяйственной структурой региона. В монохозяйственных регионах, где безраздельно доминирует какая-то одна отрасль или предприятие (АЛРОСА – в Республике Саха, «Норильский никель» – на Таймыре, Сибнефть – в Омской области, Северсталь – в Вологодской, НЛМК – в Липецкой), ядро экономической элиты составляют представители данной отрасли / предприятия. В регионах с диверсифицированной экономикой в бизнес-элиту входят владельцы и топ-менеджеры нескольких крупных экономических структур. Так, в Самарской области в рейтинге экономического влияния представлены АвтоВАЗ, РАО  ЕЭС, Газпром и некоторые другие компании; в Нижегородской –Лукойл, ГАЗ, РАО ЕЭС и др.; в Свердловской – ТНК; Уральская горно-металлургическая компания; Евразхолдинг, дочерние предприятия РАО ЕЭС, предприятия ВПК.  Соотношение упомянутых механизмов (контроль над политическими или экономическими ресурсами) зависит от ряда факторов, прежде всего от ресурсной базы, экономического потенциала и структуры экономики региона, типа регионального политического режима.

Механизмом вхождения в бизнес-элиту выступают также родственные / земляческие отношения с первыми лицами регионов. Такое положение вещей, скорее всего, объясняется тем, что, не имея юридической возможности совмещать государственную службу с коммерческой деятельностью, влиятельные региональные политики и администраторы нередко оформляют свою собственность на доверенных лиц и /или родственников. Кроме того, назначение доверенных лиц или родственников на важные посты в корпоративных структурах может обеспечивать связь администрации с крупным бизнесом. Ее контроль над экономическими ресурсами носит в этом случае латентный характер.

 Немаловажную роль в продвижении в состав экономической элиты играет поддержка со стороны федеральных и региональных ФПГ. В ходе исследования 2003 г. обнаружилось, что значение этого фактора неуклонно растет, причем федеральные ФПГ постепенно «подминают» региональные. Показателен в этом плане опыт Краснодарского края, где представители регионального бизнеса в значительной мере оказались за пределами рейтинга экономического влияния. Весьма красноречива также ситуация в Красноярском крае: в краевом списке влиятельных в экономике лиц топ-менеджеры действующих на территории края федеральных ФПГ (Интеррос, «Русский алюминий», ЮКОС, РАО ЕЭС) существенно потеснили своих региональных коллег. Растущее влияние федерального бизнеса в Красноярском крае особенно примечательно, если учесть сильные позиции краевых предпринимателей в 1990-х гг. В региональной экономике, как и в политике, время «одиночек» завершилось: в условиях доминирования финансово-промышленных групп и конгломератов «одиночные» игроки, как правило, обречены стать добычей крупных «акул».

Основными каналами выдвижения в состав экономической элиты выступают органы государственной службы и успешные в коммерческом отношении бизнес-структуры. Первый путь характерен прежде всего для выходцев из советской номенклатуры, обладающих опытом госуправления, второй – преимущественно для нового поколения предпринимателей. Перевес в пользу одного или другого канала определяется конфигурацией конкретных факторов.

Активная политическая деятельность в рамках политических партий или общественных движений, как правило, не ведет к обретению экономического влияния. И хотя с 2000 г. число представителей партий в корпусе экономической элиты выросло почти в восемь раз, этот прирост, как и в сфере политики, обусловлен прежде всего организационно-политическим укреплением «Единой России», которая вовлекает в свои ряды лиц, добившихся успеха как на политическом, так и на экономическом поприще (табл. 3, диагр. 3–4).

Таблица 3

Число представителей партий, названных влиятельными в экономике  (по данным опросов 2000 и 2003–2004 гг.)

* Учитывается суммарное число политиков, вошедших в блок.

Диаграмма 3                                                                                 Диаграмма 4

Представители партий, имеющие влияние в экономике.        Представители партий, имеющие влияние в экономике.

Исследование 2000 г.                                                                   Исследование 2004 г

Не способствует продвижению в состав экономической элиты и научная, преподавательская деятельность. Как и в случае с политическими элитами, исключение составляют руководители СМИ и ректоры ведущих региональных вузов, присутствующие в списках экономически влиятельных лиц во многих регионах (см. табл. 4). Кроме того, в Санкт-Петербурге в рейтинг экономического влияния входят руководители ряда учреждений культуры и образования (Государственный Эрмитаж, Мариинский театр, Санкт-Петербургский университет и др.). Причины такого положения дел аналогичны указанным применительно к рейтингу политического влияния.

Таблица 4

Удельный вес руководителей СМИ и ректоров региональных вузов в составе региональных экономических элит (по данным опросов 2000 г. и 2003 г.

Как и следовало ожидать, в рейтингах экономического влияния  преобладают представители ведущих отраслей регионов (в Приморье – рыбодобывающих предприятий, в Ханты-Мансийском АО –нефтегазовых компаний и т.д.). Вместе с тем налицо тенденция к доминированию отраслей ТЭКа – крупных нефтяных и газовых компаний и региональных отделений РАО ЕЭС. В этом контексте особо следует обратить внимание на влияние федерального и регионального руководства электроэнергетической отрасли. В значительном большинстве субъектов РФ (Самарская, Иркутская, Смоленская, Нижегородская, Кемеровская, Читинская, Саратовская области, Санкт-Петербург и др.) руководители энергокомпаний не просто принадлежат к экономической элите, но и занимают ключевые позиции: почти в 40 регионах они входят в первую десятку экономически влиятельных лиц.

Столь высокий статус представителей энергетических компаний объясняется высокой энергоемкостью регионального промышленного производства и, соответственно, его зависимостью от поставок электроэнергии. РАО ЕЭС фактически располагает автономной, параллельной по отношению к «административной вертикали» структурой власти в стране, а его председатель А. Чубайс оказывает существенное влияние на социально-экономическую (и политическую) ситуацию во многих регионах.

По социально-демографическим, психологическим, лидерским и другим аналогичным параметрам бизнес-элита заметно отличается от политической. Как правило, в нее входят относительно молодые по сравнению с политиками, мужчины (состав экономической элиты еще более патриархален, чем политической; женщин ничтожно мало). Естественно преобладание специалистов с экономическим образованием; многие имеют дипломы нескольких вузов. Кроме представителей титульных наций и автохтонов в ней представлены этнические меньшинства и выходцы из других регионов. В некоторых областях даже существует дифференциация бизнес-сообщества по этническому принципу. Например, в Астраханской области оно распадается на русскую, дагестанскую, армянскую, татарскую, казахскую и чеченскую субгруппы.

Среди качеств, востребованных при восхождении на региональный бизнес-олимп, эксперты называют работоспособность, быстроту реакции, умение «пройти сквозь стены», упорство в достижении цели, установку на бескомпромиссную борьбу с конкурентами, интуицию и гибкость, с одной стороны, и напор – с другой. Стиль экономического лидерства жестче, чем в сфере политики, что налагает свой отпечаток на деятельность региональных парламентов, где высок удельный вес депутатов-предпринимателей.

Следует отметить также тенденцию к легализации теневых капиталов (Кировская, Кемеровская области) и отчетливое тяготение бизнес-элиты к превращению в закрытые сообщества. Нарастание данных процессов в сочетании с углубляющейся экспансией предпринимателей в органы законодательной власти может в перспективе привести к превращению региональных легислатур в своего рода бизнес-клубы.

Универсалы

Наиболее заметная тенденция последних лет – массовый приход бизнеса во власть и возникновение слоя так называемых «универсалов», т.е. лиц, влиятельных как в политике, так и в экономике. Эта тенденция обусловила значительное совпадение составов политической и экономической элит в большинстве регионов. Проявлением данной тенденции стало снижение удельного веса «чистых предпринимателей» (с 46% в 2000 г. до 19% в 2003–2004 гг.) и возрастание доли «универсалов» (с 18% до 45% соответственно). Другой источник пополнения слоя «универсалов» – проникновение «чистых политиков» в сферу экономики.

Формирование сообщества «универсалов» обусловлено не столько личностными качествами представителей элиты, сколько объективными факторами. В зависимости от характера этих факторов субъекты Федерации можно подразделить на две группы. В регионах первой группы политико-административная бюрократия конвертирует свой политический и административный капитал в экономический. В регионах второй группы экономический капитал конвертируется в политическое влияние.

Иллюстрацией процессов, происходящих в первой группе регионов, может служить ситуация в Татарстане, Башкортостане, Бурятии, Удмуртии и Мордовии, где административно-политическая бюрократия оказывает определяющее влияние на формирование бизнес-элиты и развитие бизнеса в целом. Важнейшим фактором вхождения в бизнес-элиту в этих регионах является принадлежность к элите политической и, что особенно важно, к команде действующего главы республики. Продвижение в состав политической элиты по каналам бизнес-структур хотя и возможно, но играет сугубо подчиненную роль. В подобных условиях экономическая элита – лишь компонент политической. Значительная часть бизнес-элиты – это лица, наделенные властью и контролирующие бюджетные средства, а главы регионов - единый управляющий центр региональной политики и экономики. В тех субъектах Федерации, где процессы приватизации не завершены (в частности, в Мордовии и Башкортостане), политическое руководство целенаправленно наращивает свое присутствие в экономике. Отличительная особенность регионов второй группы – мощный экономический потенциал и / или значительные запасы природных ресурсов (Самарская, Волгоградская, Иркутская области, Красноярский край, Эвенкия, Таймырский, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий АО). В этих регионах формирование политического истеблишмента происходит при активном участии крупного бизнеса.

Конкретная конфигурация отношений бизнеса и власти в регионах данного типа зависит от структуры их экономики. Там, где доминирует один экономический субъект (Северсталь – в Вологодской области, НЛМК – в Липецкой), руководство бюджетообразующего предприятия / отрасли определяет состав экономической элиты, а отношения между элитами регулирует дуумвират губернатора и главы этого предприятия / отрасли («связки» В. Позгалев – А. Мордашев, О. Королев – В. Лисин). В случае разногласий внутри дуумвирата возрастает посредническая роль федеральных структур. Например, в Липецкой области разгоревшийся несколько лет назад конфликт между членами дуумвирата Королевым и Лисиным был урегулирован в том числе благодаря участию полпреда Президента РФ в Центральном округе Г. Полтавченко.

В регионах, где одновременно действуют несколько значимых экономических «игроков» (Ханты-Мансийский АО, Иркутская, Ярославская, Томская, Самарская области), губернаторы вынуждены использовать тактику временных союзов и добиваться «мирного сосуществования» экономических структур. В этой ситуации губернатор играет роль рефери в столкновениях между основными «игроками» и гаранта стабильности в отношениях между политической и деловой элитами региона. Устойчивость положения губернатора определяется его способностью к конструктивному взаимодействию с различными экономическими субъектами.

Однако и в экономически развитых и богатых регионах политические руководители зачастую доминируют над деловыми кругами. Так, в Кузбассе, где сильно влияние крупного бизнеса, а большинство крупных структур принадлежат федеральным ФПГ, бизнесэлита не может игнорировать позицию губернатора. Административный ресурс остается главным фактором влияния и в Самарской области, несмотря на присутствие в ней региональных филиалов крупнейших федеральных ФПГ. Поскольку составы политической и экономической элит в значительной мере совпадают, взаимодействие между ними осуществляется, как правило, в формате сотрудничества (Республика Саха,Томская, Вологодская, Ярославская и некоторые другие области).Специфика отношений между политической и бизнес-элитой региона определяется степенью совпадения двух списков.

Таким образом, налицо отчетливая тенденция к сосредоточению политических и экономических ресурсов в одних руках и формированию на этой базе региональных политико-финансовых конгломератов. Основа таких конгломератов – союз администрации и бизнеса, а «сопутствующую инфраструктуру» образуют депутаты региональных парламентов и Государственной думы, члены Совета Федерации, работники судебных органов, представители политических партий и общественных движений, руководители СМИ.

Как отмечалось выше, на федеральном уровне политико-финансовые конгломераты, стремящиеся присвоить себе как можно большее число функций и превратиться в самодостаточные образования, сложились к середине 1990-х гг. С лагом в несколько лет данная тенденция, свидетельствующая о рефеодализации страны в тот период, проявилась и в регионах. Подтверждением тому могут служить, в частности, процессы в Свердловской области. Как отмечают эксперты, обе ведущие региональные группы влияния (Э. Росселя и А. Чернецкого) имеют своих представителей в областных законодательных и исполнительных структурах и органах местного самоуправления; обе контролируют значительный объем экономических и медиа-ресурсов; у каждой есть стратегические партнеры среди федеральных партийных и экономических элит [45е. С. 568–572].

Региональные политико-экономические конгломераты входят, в свою очередь, в состав аналогичных федеральных структур, организованных по принципу вертикальной интеграции. Вместе с тем стоит отметить, что, несмотря стремление к самодостаточности некоторых подобных образований, говорить об их автономии относительно административной вертикали (как это было во времена Б. Ельцина) не приходится. Субъектом форматирования политического пространства страны выступает федеральная исполнительная власть в лице Президента РФ, стремящаяся к максимальному контролю над субъектным полем российской политики. Подобный формат соответствует философии сложившегося в России моноцентрической политической системы.

Отношения «центр – регионы»: федерация иллюзорных субъектов

В течение 1990-х гг. отношения федеральной и региональной элит в Российской Федерации претерпели глубокую трансформацию, в процессе которой существенным изменениям подверглись ключевые параметры взаимодействия – политико-правовые основы отношений, их содержание и механизмы. Если смена политико-правовых основ была определена отказом от унитарных отношений в пользу федералистских, то изменение содержания было определено динамикой двух тенденций. На первом этапе, в начале 1990-х гг., произошел отказ от долгосрочной стратегии в пользу ситуативных установок и корпоративных интересов федеральной элиты, доминировавших в течение последнего десятилетия. Смена лиц на президентском олимпе обусловила отказ от политической конъюнктуры в отношениях «центр – регионы» в пользу стратегических целей восстановления единства Федерации. Что касается изменения механизмов, то в 1990-х гг. на смену всеобъемлющему контролю центра над регионами (характерному для советского периода и осуществлявшемуся в режиме силовых и директивных стратегий) пришли компромиссные стратегии политического торга. Реализация региональной политики В. Путина предполагала, что при сохранении компромисса в качестве «рамочной» основы взаимодействия содержание компромисса изменится. В течение 1990-х гг. компромисс между слабым центром и сильными элитами регионов предоставлял последним политическую автономию и статус политического актора общероссийского масштаба в обмен на политическую лояльность. Заключенный в рамках стартовавшей в 2000 г. административно-правовой реформы компромисс предполагал, что главным субъектом политического процесса станет федеральная власть, а региональные элиты, сохранив определенные ресурсы влияния, утратят роль независимых властных центров и статус самостоятельных политических акторов общероссийского масштаба. Регионы получили гарантии экономической помощи центра в обмен на поддержку Москвы в ходе федеральных выборов.

Таким образом, в 1990-х гг., несмотря на существенное изменение территориально-государственного устройства России, механизмов формирования политических элит (на смену принципу назначения пришли выборы) и характера взаимодействия федеральной и региональной элит, федеральный центр сохранил приоритет в отношениях с региональными элитами.

Исследование 2003–2004 гг. показало рост политического и экономического влияния центра в регионах в течение прошедшего после начала административно-правовой реформы периода и в полной мере подтвердил прогноз, данный в начале 2000 г.: на часах в российских регионах – время московское [45д].

Важнейшими инструментами реализации влияния федерального центра на региональную политику являются административные (система территориальных органов федеральной власти, и в особенности институт Полномочного представителя Президента РФ в федеральном округе), политические (поддержка лояльных центру политиков и организаций, в том числе в ходе выборов в федеральный и региональные парламенты), экономические (финансово-бюджетные инструменты). Возможности влияния Москвы на политический процесс в регионах резко возросли в ходе перехода от всеобщих выборов губернаторов к их избранию депутатами региональных легислатур по представлению Президента РФ.

В течение последних лет изменился не только механизм взаимодействия: изменения претерпели и методы реализации влияния федерального центра. Если на первом этапе административно-правовой реформы центр предпринял попытку изменить состав региональных элит преимущественно методом «красногвардейской атаки» (Смоленская, Курская области, Республика Ингушетия), то осознание неэффективности и высоких издержек подобной стратегии стимулировало переход к методам гибкого компромиссного взаимодействия. Примером успешной реализации влияния федерального центра в проблемном регионе можно считать избрание в 2001 г. А. Ткачева губернатором Краснодарского края, которое открыло возможности для расширения влияния федеральных властей, присутствия московских и международных бизнес-структур в крае.

Значительная степень влияния федерального центра определяется экономическим неблагополучием большинства регионов. Их дотационный статус и отсутствие значительных материальных и финансовых ресурсов не позволяют регионам проводить самостоятельную политику. При этом внимание центра к некоторым дотационным регионам носит эпизодический характер. Эксперты констатируют, что руководители ряда субъектов Федерации порой вынуждены прилагать усилия, чтобы привлечь внимание Москвы к своим проблемам.

Руководство регионов-доноров более независимо от федерального центра, однако и оно при принятии стратегических решений ориентируется на мнение центра. При этом взаимодействие федерального и регионального руководства реализуется в режиме партнерства и поиска компромиссных решений (г. Москва, Татарстан,ХМАО и др.). Рост влияния Кремля в регионах не в последнюю очередь связан с упоминавшейся выше внутренней разобщенностью региональных элит, их приверженностью групповым, партикулярным интересам, вследствие чего единство общерегиональных интересов подрывается стремлением субрегиональных групп обеспечить свои преференции. Федеральный центр также не является гомогенным монолитным образованием и противоречия между различными группами внутри федеральной элиты нередко проявляются на региональном уровне, вследствие чего расстановка политических сил в регионах порой является проекцией московских конфликтов (примером могут служить выборы президента Республики Калмыкии в 2002 г. или выборы президента Республики Башкортостан в 2003 г.).

Таким образом, принципиальной особенностью современного этапа отношений центральной и региональных элит является то обстоятельство, что ни центральная, ни региональная элиты не представляют внутренне консолидированных образований. Отличительной особенностью изменения субъектов взаимодействия центра и регионов в течение второй половины 1990-х гг. стал выход этого взаимодействия за пределы дихотомии «центр – регионы» и формирование новых участников этого процесса – «вертикально интегрированных» групп интересов и групп давления, включающих участников как федерального, так и регионального уровней.Субъектность этих образований отнюдь не тождественна сложению «субъектности» входящих в состав клана элитных сегментов и зачастую противоречит исходному системообразующему вектору их интересов: так, федеральная и региональная бюрократия, будучи интегрирована в состав клана, ориентируется зачастую преимущественно не на государственные интересы, а на партикулярные.

Исследование 2003–2004 гг. показало, что после 2000 г. в субъектном пространстве региональной российской политики произошли изменения, аналогичные тенденциям эволюции федеральной политики на смену триумвирату в лице федеральной и региональной бюрократии и крупного бизнеса пришло доминирование первого из упомянутых игроков. В пользу вывода о доминировании федеральной исполнительной вертикали по отношению к деловой элите свидетельствует вытеснение за пределы Думы приоритетных получателей финансовой помощи крупного бизнеса (СПС и «Яблоко»): объектом «равноудаления» стал не только крупный бизнес, но и его партийная клиентура. Что касается губернаторов, то их влияние в Государственной думе IV созыва упало. Федеральный административный ресурс стал приоритетным на губернаторских выборах. Ход и результаты губернаторских выборов в 2003 г. в Республике Башкортостан, где ранее региональные административные рычаги были вне конкуренции, продемонстрировали силу федерального административного ресурса. Беспрецедентные итоги первого тура выборов (проходившего в обстановке ожесточенного противоборства), в ходе которых президент республики  впервые не смог победить в первом туре, и моментальное прекращение избирательной кампании во втором туре после однозначной поддержки действующего президента со стороны В. Путина определенно свидетельствуют в пользу подобного вывода.

Сказанное выше о различении понятий «субъект» и «актор» открывает возможности адекватной интерпретации роли и значения региональных элит в постсоветской России. Как известно, практически общепринятым в исследовательской литературе 1990-х гг. стал тезис о существенном наращивании региональными элитами политического потенциала, позволившего им позиционироваться на федеральной политической сцене в качестве влиятельного субъекта. Этот тезис представляется нам как минимум неточным. На наш взгляд, динамика изменения политической роли и влияния региональных элит в постсоветской России есть функция изменения расстановки сил в федеральном центре: несмотря на существенное изменение и существенное возрастание в течение 1990-х гг. политического влияния, региональные политические и экономические элиты выступали в качестве влиятельного политического актора, но не субъекта. Несмотря на существенное изменение территориально-государственного устройства России в 1990-х гг., механизмов формирования политических элит (на смену принципу назначения пришли выборы) и характера взаимодействия федеральной и региональной элит, целый ряд факторов и в 1990-е гг., и сегодня определяет приоритетную роль федеральной элиты в отношениях «центр – регионы».

«Перетекание» властных полномочий из центра в регионы на протяжении 1990-х гг. имело временный характер и было обусловлено заинтересованностью федеральной исполнительной власти в политической поддержке со стороны региональной элиты в борьбе с конкурирующими группами центральной элиты. Повторим еще раз. Зачастую противостояние «центр – регионы» представляло собой проекцию конфликтов между различными сегментами центральной элиты на региональный уровень. Примером тому может служить затяжной конфликт в Чеченской республике, одной из существенных составляющих которого явилось противостояние различных московских групп при их взаимной заинтересованности в сохранении высокого потенциала напряженности, создающей благоприятные условия для реализации криминальных и полукриминальных схем управления финансовыми потоками. Российский федерализм 1990-х гг. во многом был номинальным; «региональная вольница» 1990-х гг. стала возможной благодаря заинтересованности или попустительству федеральной власти, у которой просто не доходили руки до регионов вследствие поглощенности внутримосковскими конфликтами. Поэтому формирование концептуальной продуманной региональной политики федерального центра остается актуальной задачей руководства страны. То же можно сказать и о национальной политике.

В качестве факторов, определяющих приоритет федеральной политической элиты по отношению к региональной, выступают концентрация финансовых ресурсов в федеральном центре (или плотный контроль федерального центра над материальными, природными и иными расположенными в регионах ресурсами); исторические традиции политического развития и политической культуры России, определяющие преимущественно подданнический модус не только в отношениях элиты – массы, но и в рамках властно-управленческой иерархии; особенности современной политической системы России; специфика участия элитных групп в масштабных процессах приватизации и перераспределения собственности; слабая корпоративная консолидация региональных элит.

Таким образом, реформа отношений «центр – регионы», стартовавшая в 2000 г., в полной мере обнажила иллюзорность субъектности региональных акторов, продемонстрировала неадекватность характеристик региональных элит в качестве субъектов федеральной политики, обусловила снижение даже внешних показателей политического влияния регионов. Региональные элиты современной России и в качестве сегмента политико-финансовых кланов, и в режиме «свободного плавания» являются подчиненным элементом взаимодействия в системе отношений «центр – регионы» и не в состоянии противостоять экспансии московских ФПГ в регионы. В этом контексте представляется справедливым мнение экспертов о том, что можно говорить о кризисе российских региональных элит в целом.

Примером, подтверждающим этот тезис, может служить анализ диспозиции элит в Красноярском крае [подробнее см.: 105а], который подтверждает: оценка региональных элит в качестве влиятельного субъекта федерального уровня, доминировавшая в литературе 1990-х гг., оказалась завышенной, а политические возможности региональных элит в значительной мере преувеличены.

Пример Красноярска, как отмечают эксперты, показателен по целому ряду оснований. Во-первых, край обладает мощнейшим ресурсным, экономическим и культурным потенциалом. Финансовая состоятельность края, который до недавнего времени практически не зависел от трансфертов из федерального бюджета, в сочетании с эффективной социальной политикой и сопутствующей ей социальной стабильностью в регионе создавали условия для консолидации местной элиты и формировали предпосылки для политической самостоятельности и устойчивости регионального руководства в отношениях с федеральным центром. Дополнительным источником потенциальной независимости регионального руководства являлась эффективная система внешнеэкономических связей края (две трети произведенной продукции поставлялось на внешний рынок), позволявшая избегать социально-экономических кризисов, характерных для российской экономики в целом, что, несомненно, создавало дополнительные предпосылки для устойчивости региональной элиты. Еще одним фактором политической устойчивости красноярского руководства можно считать эффективную и разветвленную систему связей краевой элиты в структурах федеральной власти благодаря успешной интеграция многочисленных выходцев их Красноярска в федеральные органы управления.

Однако, несмотря на целую систему вышеперечисленных факторов, создававших условия для устойчивости и консолидации региональной элиты, последняя не смогла противостоять экспансии московских политико-финансовых кланов, по достоинству оценивших разнообразные преимущества экономики и природы края. Первым этапом московской экспансии в крае эксперты считают губернаторские выборы весны 1998 г. и победу генерала А. Лебедя, выступившего на этих выборах в качестве ставленника московских ФПГ. Период губернаторства Лебедя, опиравшегося исключительно на выходцев из Москвы (за время его руководства краем сменилось более сотни его заместителей, почти исключительно москвичей), стал периодом масштабного передела собственности в крае в пользу варягов. Все более или менее стабильно работающие крупные предприятия (кроме неприватизированных предприятий ВПК) оказались в руках столичных олигархических групп. Финансовые ресурсы практически полностью находятся сегодня в филиалах московских банков, тогда как в середине 1990-х гг. они концентрировались в региональных банках. По мнению экспертов, одной из основных форм передела собственности стало преднамеренное, т.е. криминальное банкротство предприятий. За время правления Лебедя количество банкротств выросло в 300 раз. По данным А. Хлопонина из 10 тысяч российских предприятий-банкротов полторы тысячи, т.е. 15% приходится на Красноярский край. Краевые бизнес-элиты потеряли контроль над всеми ключевыми отраслями экономики края (за исключением города Красноярска и ЗАТО Железногорск и Зеленогорск) и оказались оттесненными от управления краем [Там же].

Удивительно, но даже столь масштабное поражение перед лицом варягов не стало фактором консолидации региональной элиты, которая не смогла ни удержать позиции в период правления Лебедя, ни даже восстановить их после его преждевременного ухода. Анализ экспертов показывает, что лозунг регионального патриотизма, активно использовавшийся в целях сплочения региональных сил в ходе выборов в Законодательное собрание в крае в 2001 г. и губернаторских выборов 2002 г., выполнял скорее пропагандистскую функцию предвыборной PR-технологии. По мнению экспертов, и избирательный блок с символическим названием «Наши», выступивший на выборах ЗАКС под лозунгом защиты краевых интересов от нашествия варягов, и спикер ЗАКСа А. Усс, претендовавший на роль основного защитника региональных интересов в ходе нового этапа (2002) экспансии столичных ФПГ в крае, на деле в большей мере были ставленниками федеральных ФПГ – соперников спонсоров А. Хлопонина, чем выразителями региональных интересов. По существу, край стал ареной столкновения конкурирующих федеральных ФПГ, имеющих московскую прописку. Причем исход этого соперничества был предопределен не в крае, а в столице: как известно, продолжительному перетягиванию каната между двумя ФПГ положило конец личное вмешательство Президента РФ В. Путина. Сегодня местные элиты практически отодвинуты от принятия важнейших решений.

Поразителен тот факт, что даже в условиях дискредитации «варяжского» руководства при Лебеде региональные элиты не обрели дополнительной легитимности и популярности среди населения: на губернаторских выборах 2002 г. большинство избирателей проголосовало за варягов (Хлопонин, Глазьев, Тарасов, Стерлигов), что является еще одним серьезным симптомом кризиса региональной элиты. Процессы в Хакасии, Эвенкии, на Таймыре развивались примерно по аналогичному сценарию: местные элиты потерпели очевидное поражение в борьбе за власть, которую сейчас формируют приезжие люди [Там же]. Красноярская ситуация весьма показательна: как известно, к политическим процессам в Красноярском крае традиционно приковано повышенное внимание, а выборы в крае порой рассматривают в качестве аналога американских праймериз. Если процессы в краевых элитах экстраполировать на состояние российской региональной элиты в целом, то представляется справедливым мнение экспертов о том, что  можно говорить о кризисе региональных элит России в целом. Впрочем, на наш взгляд, констатируя кризис региональных элит, не стоит обольщаться относительно качества поддержки федерального Центра в регионах. Полученная посредством административных, экономических или политических мер, эта поддержка имеет своей оборотной стороной усиление внутренней напряженности в отношении регионов к столице и рост недовольства региональной политикой Москвы. Нынешнюю ситуацию в отношениях Москвы и регионов точнее всего характеризует формула М. Салтыкова-Щедрина (который, как известно, был не только блестящим писателем-сатириком, но и входил в «региональную элиту» своего времени - в период реформ Александра II Салтыков-Щедрин служил вице-губернатором в Рязани и Твери): «Стоят на коленях, но по глазам видно, что бунтуют».

Еще недавно региональные руководители ощущали себя не только полноправными хозяевами своих территорий, но и не без оснований претендовали на полноценное участие в выработке федеральной политики (достаточно вспомнить знаменитые голосования в Совете Федерации относительно судьбы тогдашнего генерального прокурора России). Подобный политический опыт не может исчезнуть в одночасье и бесследно для региональных руководителей, чувствующих себя сегодня ущемленными в правах. И если определение бизнес-элиты как «новых лишенцев», которое дал известный эксперт С. Перегудов [200д], на наш взгляд, преувеличено, то применительно к региональной элите оно весьма точно.

Недовольство в среде региональных руководителей усиливается в связи с перераспределением экономических полномочий между Центром и регионами, в процессе которого социальная нагрузка на регионы увеличивается, а финансовая помощь сверху неуклонно уменьшается (при этом регионы направляют в Центр не менее 60% собранных налогов). Высокий удельный вес отчисляемых в Центр налогов создает парадоксальную ситуацию: регионам невыгодно зарабатывать, поскольку, чем больше средств соберет субъект Федерации, тем больше он вынужден будет направить в Центр(см. сноску 3).

Россия регионов В. Путина и Россия регионов Б. Ельцина: сходство и различия Суммируя результаты исследования «Самые влиятельные люди России, Политические и экономические элиты российских регионов», можно отметить следующие основные отличия России регионов при президентстве В. Путина от России регионов при президентстве Б. Ельцина.

•  В ходе стартовавшей в 2000 г. административно-правовой реформы в отношениях «центр – регионы» произошло перераспределение политического влияния в пользу центра. Региональные лидеры утратили статус политического актора федерального масштаба, получив взамен гарантии экономической помощи из центра приусловии политической поддержки региональными элитами центра в ходе федеральных выборов.

• Существенный рост влияния федерального центра в регионах означает рост влияния как федеральных управленческих структур (Администрация Президента РФ, Правительство РФ и т.д.), так и федеральных ФПГ; отмечается рост влияния федеральных ФПГ по отношению к региональным ФПГ и региональному бизнесу в целом.

• Усилилось влияние исполнительной власти субъектов Федерации на региональный политический процесс; вырос удельный вес выходцев из силовых и специальных служб в составе корпуса региональных управленцев и возросло их влияние.

• Возросла политическая активность регионального и федерального бизнеса. Наиболее распространенными формами участия бизнеса в политике в субъектах Федерации стали: избрание предпринимателей на посты глав регионов; назначение на руководящие посты в штате региональных администраций выходцев из бизнес-структур; избрание предпринимателей в региональные и местные парламенты. Сегодня в большей степени, чем прежде, общий уровень влияния в регионе зависит от экономических ресурсов.

• В регионах произошло фактическое слияние политической и экономической элит и формирование на этой основе политико-финансовых конгломератов, претендующих на роль доминирующих акторов региональной политики и экономики.

• Региональные конгломераты входят в состав аналогичных образований федерального уровня. Вследствие этого сегодня взаимодействие федеральной и региональной элит не является дихотомией двух сторон, так как сформировались новые субъекты этого взаимодействия – «вертикально интегрированные» структуры, представляющие собой политико-финансовые кланы, объединяющие участников как федерального, так и регионального уровня.

• В результате усиления позиций администраций и бизнеса региональное политическое пространство стало более структурированным, политический процесс – более предсказуемым, региональный электорат – более контролируемым.

• Внутриэлитные отношения на региональном уровне характеризуются сосуществованием двух противоположных тенденций: с одной стороны, повышается степень внутриэлитной консолидации, с другой – происходит прогрессирующее дробление региональных элит. Можно предположить, что консолидация происходит в рамках субгрупп, тогда как на региональном уровне отмечается деконсолидация групп региональной элиты и снижение сплоченности в защите общерегиональных интересов. Это обстоятельство способствует усилению влияния центра в регионах.

• В отличие от федеральной политики на региональном уровне снизилось значение идеологической компоненты в отношениях центра с регионами – на смену идеологическому противостоянию пришла борьба за ресурсы; основой отношений региональной элиты с центром стал прагматизм.

• При доминировании формальных механизмов рекрутирования регионального политического класса определенную рольиграют теневые механизмы; избирательные процедуры нередко легитимируют результаты теневого внутриэлитного торга.

• Перспективность политиков в регионах в значительной степени определяется поддержкой федерального центра; время политиков-одиночек осталось в прошлом. Сегодня статус и потенциал регионального политика во многом зависят от связей в структурах федеральной власти, а вес и влияние политика в регионе во многом определяется Москвой.

• Исследование 2003–2004 гг. зафиксировало заметное снижение публичности конфликтов как внутри субъектов Федерации, так и в отношениях «центр – регион». Латентный характер приобрели не только внутриэлитные конфликты в регионах, но и конфликты по линии «элита – массы».

1.      Эксперт. № 38 от 9.10.2000.

2.      В 2004 г. проект «Самые влиятельные люди России» был отмечен в качестве одного из лучших политологических исследований Российской Ассоциацией политических наук. 

3.     По мнению экспертов, формально ориентируя регионы на самостоятельное управление бюджетами, центр не оставляет им для этого ни рычагов, ни ресурсов. В 2005 г. регионы испытывали значительные затруднения с финансированием, особенно социальных программ. В 2006 г. регионы стали на 0,2% ВВП беднее, чем в предыдущем году. «Российская модель межбюджетных отношений из-за доминанты федерального центра становится все более унитарной», – полагают специалисты из Института экономики переходного периода (ИЭПП). Эксперты ИЭПП считают это частью последовательной программы по централизации финансовых потоков, начатой в 1999 г. Еще в 1998 году доходы регионов составляли 54% доходной части консолидированного бюджета России, а в 2005 г. их доляснизилась до 33,8%. Столь резкое изменение было достигнуто отчасти за счет более быстрого роста налогов, собираемых федеральным бюджетом. Но наиболее важную роль сыграла «централизация» налогов. К настоящему времени доходная часть консолидированного бюджета России в 2005 г. выросла до 35,1% ВВП (т.е. на 2,8 процентного пункта), в то время как доходы регионов снизились до 13,8% ВВП (на 0,5 процентного пункта). См.: Коммерсант 5.5.2006.